Избыток и недостаток в одном флаконе

Министр экономического развития России Эльвира Набиуллина, выступая на конференции в Высшей школе экономики, огласила прогноз своего ведомства, согласно которому к 2030 году трудоспособное население страны сократится на 12%. По мнению главы Минэкономразвития, это обстоятельство вызовет возникновение дефицита на рынке труда и «повлечет за собой необходимость государству финансировать мероприятия, смягчающие давление на этом рынке».
Численность постоянного населения России трудоспособного возраста в 2011 г. составляла около 88 млн человек. Смертность среди трудоспособного населения в России по состоянию на конец того же года превышала аналогичный среднеевропейский показатель в четыре раза.

Минэкономразвития озабочено грядущим дефицитом на рынке труда. Попросту говоря, работников будет не хватать. Что их будет меньше – это понятно: в трудовой возраст входят рождённые в «неурожайные» годы. А вот что их будет на хватать – это не очевидно, вернее, тут всё не так однозначно, как кажется на первый взгляд. Давайте зададим вопрос какому-нибудь средней руки экономическому оператору: «Сколько работников тебе нужно?» Он недоумённо пожмёт плечами: «Смотря для чего». Точно то же самое и в народном хозяйстве: смотря для чего. Что мы желаем предпринять этими нынешними и грядущими рабочими руками? Какие у нас планы на будущее? А планов то и нет.

Вопрос о том, сколько нам нужно работников, вызывает в памяти старый абстрактный анекдот: « — Приборы? — Триста! — Что триста? — А что приборы?» Мы желаем работать? Заселять землю? Или сосредоточиться в Москве? (Помните, был одно время слоган: «Россия сосредоточивается»). Для Москвы нас и так чересчур много, особенно если в час пик. А для заселения земли и для новой индустриализации, наоборот, — мало.

Сколько нам потребуется работников и каких? С самого разгона одиозного Госплана никто такими вопросами не задавался.
А если задаться, то вырисовывается такая картина.

Для России мыслимо две модели жизни – пенсионерская и трудовая. Пенсионерская модель – это государство-собес, которое более или менее справедливо распределяет наличные ресурсы между жителями. Экономика в этом случае – это перекачка сырья, а политика – борьба за преимущественный доступ к ресурсу. По факту именно так сегодня и происходит. Разумеется, прямо и открыто такое положение не признают: как-то неловко объявить себя во всеуслышание страной пенсионеров. Но если судить не по словам, а по делам, то наша ресурсная экономика порождает государство-собес, которое, в свою очередь, поддерживает и воспроизводит ресурсную экономику. Те немногие планы, о которых говорят, — вписываются в эту схему. Это и планы создания больших городских агломераций вместо малых городов, это и обещания бесконечных пособий, это и распухание гигантской Москвы — города чиновников, это и система образования, нацеленная на изготовление новых офисных сидельцев, это и продолжающееся закрытие производств.

При этой модели нам много работников и вообще большое население ни к чему: на всех ресурса не хватит. Прямолинейная Маргарет Тэтчер была права, когда говорила, что нас, россиян, чересчур много: миллионов пятьдесят за глаза хватит для обслуживания трубы. Тогда, помнится, эти слова вызвали (и даже по сию пору продолжают вызывать) бурю патриотического негодования, но мысль-то правильная! Если принять пенсионерскую модель развития (вернее, свёртывания) – так и есть, и нечего обижаться. Впрочем, давно замечено: самые тяжкие оскорбления – это те, что содержат значительную долю истины. В общем, государству-собесу излишнее население вредно.

Трудовая модель жизни противоположна пенсионерской. Это значит: новая индустриализация, развитие науки в её интересах, заселение территории, экспансия – хотя бы на своей собственной суверенной территории. Вот тут требуется много, очень много рабочих рук. Притом не всяких, а умелых. Это трудно, требует огромной политической воли, затрагивает шкурные интересы значительной, возможно, преобладающей, части населения – от оборванцев до олигархов: те и другие в разной степени сытно кормятся от ресурса. При этом трудовая модель не сулит пирогов и пышек в близкой перспективе. Ресурсы, идущие сегодня на потребление, будут в этом случае вкладываться в индустриализацию, которая на даст быстрой отдачи.

В настоящий момент я не вижу перспектив такого развития событий. Нет ни внятного образа результата, ни интеллектуального ресурса для его формирования, ни политической воли для осуществления столь радикального поворота. Сегодняшняя политика – это умиротворение на базе правильного дележа ресурса.
Разумеется, эти две модели не могут существовать в химически чистом виде – речь идёт лишь о преобладающей тенденции, о духе. Сегодня господствует дух дележа ресурса.

Если повезёт и в мире не произойдёт ничего катастрофического, обвального, то сегодняшнее положение может быть законсервировано ещё на некоторое время. Власть проявляет гибкость и умелость в сохранении существующего порядка, а нефть-газ идут по хорошей цене.

Что происходит на рынке труда сейчас? Вот простой вопрос: у нас кадров не хватает или переизбыток? У нас безработица в районе шести процентов (некоторые говорят, что фактически – больше) – значит, вроде, переизбыток. С другой стороны, активно используются гастарбайтеры, и нас учат, что без них не мыслимо никакое развитие, – значит, выходит, недостаток. Так что же у нас: избыток или недостаток? Экономика вообще странная вещь: в ней может быть одновременно слишком жарко и слишком холодно. Вот именно это и наблюдается в области трудовых ресурсов.

Странная вещь – безработица. Нет работы. Какой работы? Для кого нет? Да вот же она – работа! Не идут. Значит, не всякая нужна работа. Что одному за милую душу – другому безработица. Значит, не вообще отсутствует работа, а – определённая работа. Точно так, как отсутствие определённой вкусной еды – это не голод.

Знаменитый экономист Людвиг фон Мизес (он, кстати, считается учителем Ф.Хайека, кумира постсоветской интеллигенции) считал, что безработица – это порождение профсоюзов, а вовсе она не какой-то природный феномен, имманентно присущий капитализму. В последовательно рыночной экономике, считал убеждённый рыночник Мизес, безработицы быть не может в принципе. Если предложение рабочих мест уменьшается – значит, должна уменьшиться зарплата. Если, наоборот, больше требуется работников, чем есть в наличии, – зарплата повышается. А профсоюзы с их требованием минимальной зарплаты, всяких социальных выплат и гарантий приводят к тому, что люди остаются без работы, а предприниматели либо вовсе не заводят те деловые предприятия, которые могли бы, либо пользуются всякими обходными путями, которые вовсе не изобретены в постсоветской России, как многим кажется, а широко практикуются во всём мире. Известно: чем выше социальные гарантии, тем больше используется всяких серых схем в отношении персонала. Да и безработица в целом выше. Так, трудящиеся в Европе более социально защищены, чем в США (положим, в Европе требуется обоснование увольнения, а в США – практически не требуется). Отсюда традиционно более высокие уровни безработицы в Европе.

У нас сегодня формируются (да и сформировались уже!) два народа в одном: народ богатых и народ бедных. (Называются они по-разному: креативный класс и плебс, норки и ватники). Это разные культуры, разные цели, психология, образ жизни. Речь не идёт об олигархах с их яхтами и футбольными командами. Речь скорее о тех двух нациях внутри одной, о которых говорил Ленин в известной статье «О национальной гордости великороссов», а сегодня об этом много пишет С. Г. Кара-Мурза. Речь идёт не о перепаде уровней дохода, а о том, что это разная жизнь вообще. В той и другой жизни есть свои богатые и бедные, но это разные богатые и бедные. Соответственно и работа (и безработица) в этих разных мирах – разная. В верхнем мире люди работают в офисе и за компьютером, и эти люди никогда не пойдут работать руками, и вообще никогда не будут делать ничего практического. Офисная секретарка (пардон, офис-менеджер) ни за какие коврижки не пойдёт в ткачихи, да и сына не выучит на паркетчика, хотя те зарабатывают неплохо. В этом мире дети мечтают стать дизайнерами, журналистами, юристами, но никогда – трактористами, зоотехниками или токарями. Даже если они работают в «нефтянке» — то только перед компьютером. Милое дело — работать аналитиком, в консалтинге. Любопытно, что современная школа затачивается на этот мир: из школы совершенно исключён труд, вместо него – разговоры о труде. Детей учат рассказывать о природе и экологии, делать презентации на компьютере, но не брать в руки лопату и взаимодействовать с этой самой природой. «Зачем из дворян делать мастеровых?» — как говорил Обломов. Эта работа для нижнего мира. Даже для уборки класса родители часто нанимают за свои средства уборщицу, причём вовсе не какие-то особо богатые родители. Нижний и верхний мир не пересекаются. Ни при каком уровне безработицы люди из верхнего мира не пойдут работать в нижний мир. Офисная публика больших городов напоминает античных рабовладельцев: они бывали и бедными, но работу неизменно презирали, считали делом рабов.

Началась эта тенденция в 70-е годы, в мою юность. Выделились «центровые», которые руки не пачкают и сидят по престижным организациям, НИИ (тогда это считалось приличной работой) и «урлА» — которые вкалывают на заводах – хоть бы и в качестве инженеров. Это был взгляд ограниченной части московской продвинутой публики, но он был. Впоследствии бацилла размножалась и процесс перешёл в клиническую стадию, но была бацилла ещё тогда.

Любопытно, что астрологи предсказывают в наступающую эру Водолея углубление расслоения человечества: одни будут жить в райских кущах, а другие – возить в преисподней вагонетки с углём. Тут, как говорится, без комментариев: в астрологии не разбираюсь, да и не сильно в неё верю, хотя иногда любопытствую.

Так вот возвращаясь к предсказанным Минэкономразвитием грядущего кадрового кризиса: кого нам будет не хватать?

Увеличить количество людей в уже рождённом и даже выросшем поколении мы не властны. А вот перераспределить и перенаправить – вполне возможно. В случае новой индустриализации потребуется проявить большую волю и принять непопулярные меры.

Какие мероприятия нужны? Главное – ликвидировать «креативных» как класс. Должны быть трудящиеся, специалисты народного хозяйства, инженеры, врачи, учителя, а не гламурная публика. Подчеркну: ликвидировать их надо как класс, а не лично. А то в Перестройку, помнится, выражение «ликвидировать кулачество как класс» тогдашние писаки толковали как физическое уничтожение. Так вот нет! «Как класс» — это значит, что класса такого не будет, а люди останутся и займутся другими вещами. Вот и «креативные» вполне могут встроиться в народное хозяйство.

Что в первую очередь надо? Радикально изменить систему образования, т.е. перестать производить «благородных девиц» обоего пола — всех этих юристов-экономистов-лингвистов-психологов-политологов. Нормой должно стать среднее специальное техническое образование. И это не понижение, а РАДИКАЛЬНОЕ ПОВЫШЕНИЕ образовательного уровня народа сравнительно с нынешними юристо-экономистами. Начало работы – в 20 лет, а не в 23. Только безудержная фантазия и безграничная социальная мечтательность может заставить полагать выпускника какой-нибудь финансов-лингвистической академии реальным специалистом народного хозяйства. Это – офисный сиделец, «конторщик», как называлась эта публика в пьесах Островского. Всему полезному он ещё должен обучиться на рабочем месте. Ну и отменить это пятилетнее сидение в вузе, поигрывая от скуки под столом в телефончик. Представьте, сколько освободится рабочей силы!

Следующее мероприятие – распределение. Об этом робко начинают говорить. Даже Медведев что-то упоминал. Выпускника вуза в 50-е – 60-е годы посылали туда, где были нужны кадры. Система распределения была дополнена институтом прописки: уехав по распределению, положим, из Москвы не так-то просто было в столицу вернуться. Вот таким брутальным способом советская власть решала кадровые проблемы народного хозяйства. В 70-е, когда я заканчивала школу, — это постепенно сошло на нет. В результате у выпускников школ из глубинки по некоторым предметам стоял в аттестате прочерк: не было учителя данного предмета. При этом педвузы работали вовсю, но их продукция оседала в больших городах. Педагогини служили машинистками в конторах. Аналогично с инженерами: на предприятиях в провинции их не хватало, а в крупных городах – не знали, куда девать.

Ну и полезной мерой была бы двухлетняя гражданская служба по призыву всей молодёжи. То есть каждый молодой человек и девушка два года служат обществу. Кому можно доверить оружие – в армии, а кому нельзя – в народном хозяйстве, там, где трудно, негламурно. Это своего рода идея трудармии, о которой сказано ещё в «Манифесте коммунистической партии» и к которой был очень привязан Троцкий – так что слабонервные могут сразу падать в обморок. Но это было бы справедливо, а не так, как теперь: одни служат, а другие бездельничают в эколого-политологических.

Народу у нас реально много. Вопрос в том, чтобы трудовой потенциал народа использовать. У нас сегодня несколько миллионов молодых мужчин служат охранниками, т.е. совершенно легально делают НИЧЕГО. Когда-то на входе в учреждения сидели (если сидели) старушки, вязавшие чулок. Сегодня — крепкие парубки. Их больше, чем военнослужащих российской армии. Это необходимость, такой вокруг криминал, то, сё… От криминала обязана защищать полиция. Если каждый защищается сам – значит, полиция не нужна. Я понимаю, что в рамках сегодняшней парадигмы этих людей привлечь к работе нельзя, но при смене парадигмы – они, словно бы отсутствующие сегодня, — обнаружатся.

Острейшая проблема – это квалификация кадров. Если будет принята трудовая модель, потребуются специалисты, умельцы, знатоки. Сегодня их катастрофически мало, а которые есть, в ресурсной экономике употребления не находят и часто уезжают искать профессиональную работу за границу. Об этом мне много рассказывали на недавнем мероприятии “Success story day” в Сколкове.

Что же касается «необходимости государству финансировать мероприятия, смягчающие давление на этом рынке», что прозревает в будущем министерство экономики, то тут без вопросов. Сочинят «проект концепции», потратят деньги – на это квалификации хватит, это тебе не «строить и месть в сплошной лихорадке буден», это привычно и вполне гламурно.

Источник