Весь божий день провел в самой гуще азиятской жизни. Бродил по Дамаску, стиснув от изумления бороду в кулаке. Смело пересекал его под любыми углами, а Старый город так и два раза. Анализировал арабскую толпу, постигал. Не смотря на то, что арабский город не предназначен по своему замыслу ни для пешего перемещения людей, ни для транспорта — общественного,личного и тяглового, прохожие не замечают такие мелочи.
Прохожие смело прыгают через бетонные отбойники в гущу машин «мкадовской» плотности и даже выживают. Прут по тротуару, шириной с айпад-мини, в обе стороны, не сталкиваясь и ловко расходясь встречными курсами. Особо-раскрепощенные горожане, могут пристроиться на ланч с бобами прямо на ступеньках перехода, со скукой созерцая тысячи идущих ног… В Москве этих едоков бобов сразу затоптали бы лабутенами, нах, а трупы задавленных, на пинках бы выкатили из узости на открытое пространство. Но, толпа в Дамаске совсем не агрессивна, для нее есть более точное слово — она дружелюбна. Поверьте, я работал в самых разных толпах и шкурой чую энергетику исходящую от любого скопления людей.
Толпа эта трехмерна, не имеет ритма и системы. Передвижение в ней, это игра в автогонки на 8-битной приставке. Это интересно. Но, у нее есть один минус: в европейской толпе можно быть таким одиноким и байроническим мечтателем, в неизбывной грусти, с легким налетом цинизма. И тебя все будет обходить по кругу. Есть даже такой пубертатный жанр: «одиночество в толпе». Годится и для песен и для стихов и для постов в соцсетях. Здесь же не получится обособиться.
Если в сердце безжизненной сирийской пустыни, в полдень, встать в тень телеграфного столба, и блаженно смежить веки, через минуту появится араб и начнет между тобой и столбом куда-то протискиваться. За ним полезут какие-то дети, бараны и рано облысевшие от непосильной работы ослики, женщины в никабах и глухих плащах из не линяющей джинсовки, потом возникнет худой муалим с пустой тележкой, готовый на все за 200 лир и почтенный устаз, кушающий на ходу шаверму,и запивающий ее, родимую, «пепси». Не исключено, что устаз при этом будет говорить по телефону сея вокруг куски курицы и помидоры. Местные барышни на выданье,конечно же тоже будут напористо лезть. Мясистые такие, с мягкими боками, на низеньком ходу. Впрочем, длина ног здесь не является критерием баскости, главное, чтобы задние лапки до земли доставали… И все закрутится вокруг меня и телеграфного столба. Завертится веселой каруселью, блистая позлащеными часами, самоварным турецким золотом, стразами с кулак, фольгой и стеклярусом. Появится фургончик с разливом кофе, приковыляет организатор подпольной лотереи и будет делать вид, что торгует тут сигаретами. Мужчина с обширной, шелушащейся вавой на лице и руках, начнет делать фреши из морквы и апельсинов, а все вокруг, ничего не боясь, станут их пить и зажевывать шаурмой уже продающейся за соседним барханом. И останется мне, только взвалить на себя этот телеграфный столб и уйти с ним на плечах, прячась в его узкую тень, которая будет бежать впереди до самого заката…
Я, по столичной привычке, пытался сначала регламентировать свои передвижения,планировать отрезки маршрута, но потом расслабился, как утопленник, и отдался стихии. Меня понесло людским потоком, причем, в нужную сторону. Метров через сто, я так мимикрировал, что никто из служивых на 20 пройденных уличных блок-постах, мною так и не заинтересовался. А поинтересовался бы, то и не велика беда, стоит только сказать «рус» и все вопросы снимаются. И тебе говорят «велкам» и так делают руками гостеприимно, по-восточному. Немножко приторно и медоточиво на северный взгляд. Но, вполне искренне.
Толпа занесла меня в какую-то лавку со старьем, где я все перетрогал руками и даже вылил себе на ленинские места и ботинки немного машинного масла из старинной масленки. Я страшно чертыхался на местных антикваров, продающих такие ветхозаветные масленки с подвохом. Не удивлюсь, если Ной смазывал этим маслом замок носовой пушки своего ковчега. Разумеется, я был тут же вознагражден за страдания. В металлической чаше со стертыми монетами, паломническими жетонами и брелками, я обнаружил вот эту медаль на ленте и два значка с Асадом-старшим. Значки оказались добротными, как кадиллак конца 70-х годов или, скажем, «Шарп 777». С медалью пришлось разбираться дома. Я думал, это какой-то квалификационный знак, а оказался «Орден военных заслуг» 5-й, низшей степени. Вручен он был, скорее всего, рядовому — степень зависела от звания. Учрежден в 1964 году. Судя по протертой ленте и разным мелким следам, его носили очень долго. А потом он оказался в куче «невыбрасываемого мусора», и мне стало обидно за солдата, который этот орден когда-то получил. И может быть заплатил за него если не кровью, то страхом и нервами.
Я стоял в этом пыльном магазине и тупо смотрел в чашу с человечьим хламом, и думал о том, что может остаться после меня и перейти в другие поколения потомков? Что избежит и ломбарда и помойки? И как-то я ничего не придумал утешительного. А потом понял, прорубило. Вот эти строчки останутся, в недрах всемирной электронной паутины. Сразу стало легко на душе, я моментально отсчитал продавану десять долларов в местной валюте, сгреб покупки и пошел, пошел, пошел…прыгая через бетонные барьеры и железные загородки, оскальзываясь на не уестествленных до конца шавермах и апельсиновых корках. Ловя на себе взгляды местных девиц, которые прекрасно понимали, кто здесь абориген, а кто иностранец, временно напяливший лживую личину.