Глобализация, точнее, ее привычная модель иногда рассматривается как что-то объективное и неумолимое, хоть и неприятное, вроде наступления дождливой осени вслед за жарким летом. Но существует и альтернативный сценарий миропорядка, предлагаемый КНР и успешно реализованный на практике в региональном масштабе.
Оглавление:
Пять пальцев — еще не кулак
Глобализация, свидетелями которой мы являемся, не ограничивается только стиранием границ. Успех глобализации во многом зависит от того, в какой степени она способна стать — идеологией. По мнению Ю. Г. Андрющенко: «то, что навязывается под видом глобализации мифология, которой пытаются идеологически прикрыть попытку оправдания власти транснациональных корпораций, создать иллюзию, будто происходящее не отражает интересов господствующих финансовых паразитов, будто это не политика и идеологическая доктрина, а нейтральный, объективный процесс» [1].
Как известно, если выигрывают корпорации, то проигрывают все остальные, так что глобализация предстает не как общий праздник жизни без границ, а, скорее, как праздник общей беды. Что же конкретное приносит эта идеология тем странам, которые попадают под каток глобализации?
В экономическом плане глобализация предполагает открытие границ для конкуренции товаров и услуг, естественно, что в этом случае ТНК имеют большие преимущества по сравнению с национальными отраслями. В итоге, страны теряют целые отрасли производств, население либо оказывается без работы, либо превращается в обслуживающий персонал филиалов ТНК. В политическом плане глобализм разрушает прежнюю модель национального государства, скукоживается роль государства в социальной и экономической сфере, по сути, из властного субъекта руководство стран превращается в своего рода наемных менеджеров, которые вынуждены принимать такие решения, которых от них ждут хозяева глобального мира, в противном случае, руководство страны меняют при помощи уже обкатанных методов.
В культурном плане глобализм означает разрыв с традицией, уничтожение национальной самобытности, даже замещение национальных языков усредненным глобальным «новоязом» на основе английского. Дело иногда может доходить до запрета в отдельных странах, скажем, блюд из свинины, являющихся неотъемлемой частью национальной кухни.
Осознание таких не совсем уж оптимистичных перспектив заставляет страны вырабатывать альтернативное понимание интеграции. С крахом советского проекта и советской модели интеграции социалистических государств могло показаться, что уже не осталось тех сил, которые способны предложить альтернативу глобализации. Однако в последнее время на роль альтернативного полюса силы все чаще претендует группа стран БРИКС.
И, если страны «советского блока» цементировала марксистско-ленинская идеология, то у стран БРИКС есть общие моменты. Так, по мнению главного научного сотрудника Института Латинской Америки РАН Я. Г. Шемякина, странам БРИКС, в отличие от стран Запада, «присуща ценностная рациональность, опирающаяся на духовное наследие соответствующих неевропейских цивилизаций», ключевое значение придается качественным характеристикам объекта, всегда присутствует представление о некой высшей ценности [2]. В области государственной политики странам БРИКС присущи такие характеристики как коллективизм, государственный патернализм, авторитарные методы управления, что резко контрастирует с уже упомянутыми идеалами глобализма — культ индивидуального потребления, «минимальное государство», либеральное понимание демократии.
В поисках «Великого единства»
«Когда царил Великий Путь, мир принадлежал всем. Тогда избирались мудрейшие и выдвигались талантливейшие люди, все говорили только правду и были миролюбивы»
Ли Цзи, перевод С. Л. Тихвинского
Корни идеологемы «гармоничного мироустройства» можно проследить в теории «Великого Единства» («Да Тун»), суть утопии в сжатой форме выражена в фрагменте из «Ли Цзи» приведенном выше. Примечательно, что, не смотря на ведущую роль коммунистической партии, руководство КНР черпает вдохновение и из более древнего источника мудрости, чем «Капитал» Маркса.
О практическом применении конфуцианского идеала «гармоничного мироустройства» руководство КНР заговорило сравнительно недавно — в 2005 году. Известны даже дата и время, когда эта идея была озвучена — выступление Ху Цзиньтао на юбилейном саммите ООН 15 сентября 2005 года. С высокой трибуны Ху Цзиньтао тогда выразил китайское видение миропорядка такими словами:
«Надо уважать права всех стран мира на самостоятельный выбор социального строя и пути развития, пробудить все страны к осуществлению возрождения и развития в соответствии со своими реальностями, защитить многообразие цивилизации в духе равноправной открытости, крепить диалог и обмены между культурами, совместно создавать гармоничный мир, в котором будут сосуществовать разные культуры» [4].
Императивами этой теории являются «всеобщая безопасность» (система обеспечения равной безопасности для всех стран, урегулирование спорных вопросов путем диалога) и «всеобщее процветание» (устойчивое развитие экономики, стабильность финансовой системы).
Противоречит ли теория «гармоничного мироустройства» навязываемой Западом модели глобализма? Скорее всего, противоречит. Вот как раскрывал суть китайского видения миропорядка Юй Кэпин, директор Центра сравнительных и политических исследований, и, что не менее важно, человек, к чьим словам прислушивался Ху Цзиньтао:
«Выдвинутая Китаем теория гармоничного мира имеет много общего с распространенной в мире теорией глобального управления. Обе они коренятся в заботе об общей судьбе человечества, обе выступают против унилатерализма и гегемонизма, обе подчеркивают решение общих вопросов каждого государства через международное сотрудничество, обе выступают против «мира, управляемого Америкой», и подчеркивают повышение роли ООН, обе настойчиво утверждают новый мировой политико-экономический порядок…» [5].
При этом теория «гармоничного мироустройства», по крайней мере, официально, не означает замену американского «мирового жандарма» глобальным «китайским городовым»:
«Товарищ Дэн Сяопин в свое время высказал, если Китай в один прекрасный день станет господствовать над миром, то народы всего мира должны его разоблачать, бороться против него и свергнуть его. Международное сообщество может в этом нас контролировать.
А что касается версии о том, что Китай заменит США и сам станет гегемоном мира, то это сплошная басня. Политически мы строим социализм с китайской спецификой, не экспортируем социальный строй и модель развития, уважаем избранный народами других стран социальный строй и путь развития.
…. В военном плане нам чужды гонки вооружений и не будем ими заниматься. Наша первейшая забота и задача заключается в том, чтобы наш 1,3-миллиардный народ мог лучше одеваться, кормиться, жить в лучшем жилье и ездить поудобнее. Нам нельзя и неохота роскошно тратить массу денег на военные расходы.
…Мы не только сами не претендуем на гегемонию, но и не боремся за нее в регионе с другими государствами, выступая против т.н. групповой гегемонии или «доктрины Монро». Мы проводим вокруг себя политику добрососедства, мира и согласия, и совместного развития с соседними странами. И исходная, и конечная точка Азиатско-Тихоокеанской стратегии Китая – создать стабильную и благоприятную окружающую среду для собственного развития, добиться взаимной выгоды и общего выигрыша с соответствующими странами, всегда быть верными друзьями, добрыми соседями и надежными партнерами стран АСЕАН и Азии» [6].
В искренности этих заявлений можно усомниться, вспомнив хотя бы о том, что к 2020 году Китай удвоит военные расходы по сравнению с 2010 годом [7].
С идеологической «оберткой» китайской модели миропорядка примерно ясно, осталось лишь ответить на следующие вопросы:
1. Воплощалась ли эта концепция «гармоничного миропорядка» на практике?
2. Какие средства будет использовать Пекин для реализации модели?
3. Что может помешать Китаю реализовать проект альтернативный глобализму?
Центральноазиатский полигон
Китай — действительно Срединное государство, причем такое положение в сердце Евразии зачастую является не столько плюсом, сколько минусом- и на континентальном, и на морском направлении Китай граничит либо с сильными державами вроде России Индии и Японии, либо с участками повышенной геополитической нестабильности — Корейский полуостров, Мьянма и так далее. Поэтому вполне ожидаемы попытки Китая выстраивать благоприятную атмосферу вблизи своих границ. Примером реализации политики «гармоничного миропорядка» в региональном масштабе можно назвать деятельность Китая в рамках ШОС.
Как мы уже знаем, «гармоничный миропорядок» стоит на двух «ногах» — «всеобщая безопасность» и «всеобщее процветание».
Действительно, благодаря ШОС удалось добиться снижения напряженности в Центральной Азии и, что немаловажно, как отмечают китайские эксперты, со времени основания ШОС Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР) стал испытывать меньше иностранного влияния, давления со стороны иностранных НПО и экстремистских организаций. Если говорить об экономической составляющей, то в рамках ШОС произошла взаимовыгодная интенсификация сотрудничества КНР с центральноазиатскими республиками [8]. Таким образом, политику КНР в Центральной Азии с использованием инструментария ШОС можно назвать успешным примером реализации идеи «гармоничного миропорядка» на практике.
«Шелковый пояс китайской мечты»
Если пример с ШОС оказался удачным, то БРИКС вряд ли можно назвать успешным плацдармом для реализации проекта «гармоничного миропорядка» — все-таки в БРИКС входят довольно разные страны, удаленные географически. Некоторые страны БРИКС, такие как Индия, во многом являются геополитическими соперниками КНР. Примечательно, что, если на саммите БРИКС 2013 года звучала концепция «гармоничного миропорядка», то в Декларации уфимского саммита БРИКС 2015 года уже отсутствует целостное видение идеологической альтернативы глобализму даже в виде концепции «гармоничного мироустройства», вместо этого говорится: «Китай и Россия вновь заявляют о том, что они придают важное значение статусу и роли Бразилии, Индии и ЮАР в международных делах и поддерживают их стремление играть более весомую роль в ООН» [9].
Скорее всего, разочаровавшись в БРИКС, КНР попытается реализовать свое видение миропорядка в рамках проекта «Одного пояса, одного пути» и сопутствующего проекта Азиатского банка инфраструктурных инвестиций.
Страны-партнеры КНР по инициативе морского и наземного «шелкового путей» будут, таким образом, становиться зонами «всеобщей безопасности» и «всеобщего процветания». Причем, активизирует КНР деятельность и со странами Запада, например, с такими как Великобритания: речь идет уже о перспективах объединения лондонской и шанхайской фондовых бирж [10]. То есть, действия Китая предельно прагматичны — он не пытается с кем-то «дружить против Запада или англо-саксов», а, напротив, создает условия по недопущению раскола Евразии на конфликтующие блоки («прозападный» блок против «российско-китайского»), включая в пояс добрососедства и страны Запада.
Средством «приручения соседей» является не только юань, который, скорее всего, войдет в корзину резервных валют МВФ [11], не только совместные проекты в экономике, но и «мягкая сила».
Китайскую «мягкую силу» реализует как сеть Институтов Конфуция по всему миру, так и слаженная информационная политика. Например, в США работает около 800 китайских журналистов, осуществляется англоязычное вещание китайских телевидения и радио, за счет КНР издаются англоязычные журналы и газеты [12]. Все большую популярность завоевывает китайский язык, например, этому языку уже обучают в белорусских школах, а белорусская газета «Звязда» размещает на сайте материалы и на китайском языке [13].
Разорвать «дугу нестабильности»
Соседская политика КНР исходит из трех максим: «дружественный сосед, богатый сосед, спокойный сосед». Наличие очагов нестабильности или недружественно настроенные соседи могут сильно осложнить процесс построения «гармонического миропорядка».
Существование так называемой «азиатской дуги нестабильности» долго осложняло жизнь КНР, заставляя опасаться, например, морской блокады. И, во многом, вина за рост напряженности лежала на самом Китае — экспансионистская китайская политика, особенно в Южно-Китайском море тревожила соседей Китая, вынуждала искать защиту у альтернативного «полюса силы» то есть у США. Подписание Соглашения о Транс-Тихоокеанском партнерстве, ставшее венцом американской стратегии разворота в Азию, заставило, надо полагать, охладить пыл некоторых пекинских «ястребов». Руководство КНР, скорее всего, пришло к выводу, что с соседями лучше не говорить на языке силы, так как этим непременно воспользуются США.
Китай бросился налаживать отношения с Вьетнамом, как сообщается, в ходе визита Си Цзиньпина в Ханой:
«Китай и Вьетнам достигли консенсуса о расширении сотрудничества в рамках китайской инициативы о строительстве «экономического пояса Шелкового пути» и «морского Шелкового пути 21-го века» /»Один пояс, один путь»/ и вьетнамского плана «два коридора и один экономический круг», а также об укреплении сотрудничества в области производственных мощностей» [14].
Успешно для китайских интересов прошли и выборы в Мьянме. До этого времени руководство Мьянмы пыталось заигрывать с Западом, замораживая совместные с Китаем проекты. В граничащих с КНР штатах Мьянмы ширилось сепаратистское движение, по некоторым данным поддерживаемое из Пекина. Иногда высказывалось предположение, что Пекин использует технологию управляемого сепаратистского конфликта в целях давления на военную верхушку Мьянмы. Аун Сан Су Чжи, победительница парламентских выборов в Мьянме и другие представители бирманской оппозиции посещали Пекин и встречались лично с Си Цзиньпином. И, как оказалось, с взаимовыгодным для сторон результатом — оппозиция победила на выборах, а Китай получил еще более надежный рычаг воздействия на соседнюю Мьянму [15].
Если Пекину действительно удастся поступиться некоторыми амбициями, то задача разрыва «дуги нестабильности» является вполне решаемой. Однако эти, без сомнения, успешные шаги Пекина по реализации концепции «гармоничного миропорядка» уже в АТР омрачаются неприятным инцидентом по поводу «передачи» российской территории Китаю. Как сообщило китайское государственное СМИ: Китай восстановил контроль над 4,7 км российской территории согласно пяти новым пограничным отметкам, которые появились в Северо-Восточной провинции Цзилинь.
Госиздание, финансируемое правительством и Отделом пропаганды ЦК отмечает, что территория «была захвачена Россией в период правления династии Цин (1644-1911), после поражения Китая в Второй Опиумной войне» [16].
Хотя эта информация была опровергнута МИД РФ, Погранслужбой ФСБ Приморского края, а китайская сторона извинилась за «неосторожное» сообщение [17], осадок, как говорится, остался.
Сложно поверить, что при всем том контроле за информацией, который осуществляется в КНР, такого рода сообщение было случайностью. Возможно, сообщение призвано было утешить аудиторию, разочарованную сложностями в китайской морской экспансии. Однако, можно прогнозировать, что такого рода инциденты, а также провоцирование пограничных конфликтов будут играть на руку тем силам, которые не хотят видеть альтернативы американскому плану глобализации. Скорее всего, подобного рода инциденты будут случаться в такт с обострением или затуханием накала межфракционной борьбы в КПК, так что вплоть до XIX Съезда КПК и последующего закрепления расстановки сил, то есть до 2017 года, надо быть готовыми к сюрпризам.