Лет десять назад можно было еще надуваться оптимизмом и убеждать себя и других: «Пройдет несколько лет и справедливость восторжествует. Организаторы кровавого переворота сентября-октября 1993 года будут осуждены, а память героических защитников Верховного Совета благодарные потомки увековечат в бронзе и мраморе».
Но ведь кто-то еще и до сих пор в это верит.
Увы. Организаторы переворота уходят, конечно, поочередно в мир теней, но вовсе не от непереносимого раскаяния и не от общественного остракизма, а скорее от вредных привычек и бытовых излишеств. Их именами называют библиотеки, ставят им помпезные бюсты на малой родине, а на том месте, где приняли свою страшную смерть сотни защитников Верховного Совета, стоит лишь скромный памятный крест, у которого ежегодно 4 октября собираются немногочисленные друзья и родственники погибших. С каждым годом их становится все меньше.
Мы до сих пор не знаем точно, сколько погибло людей в Москве 3-4 октября 1993 года. По данным Генеральной прокуратуры России — 147 человек, по материалам парламентских слушаний, проходивших в Государственной Думе — 160. Некоторые исследователи называют цифры: 200, 400 и более жертв — вплоть до тысячи.
Едва ли мы в обозримом будущем узнаем истинную цифру: многие документы уничтожены, архивы спецслужб закрыты, а память человеческая — ненадежный инструмент, да и уходят постепенно участники тех трагических событий.
Наверное, погибших было больше, чем утверждает Генпрокуратура: я помню десятки тел на улице возле Белого Дома, в памяти стоят коридоры этого огромного здания, заполненные убитыми и умирающими от ран людьми. Я видел своими глазами, что бой внутри Верховного Совета, то затихая, то разгораясь с новой силой, продолжался всю ночь с 4 на 5 октября. Сколько там погибло людей?
Общество не хочет об этом думать. Общество ничего не хочет знать.
Впрочем, если уж быть объективным, общества, как единого целого, в России сегодня нет, есть отдельные фрагменты, пытающиеся, как дождевые черви, восстановится до полноценного организма. Каждый из этих фрагментов пробует имитировать нечто похожее на общественное сознание, но видит только маленький краешек раздавившего его ботинка.
А государство безмолвствует.
Нет, первые может быть лет 10, нечто похожее на официальную позицию существовало и выдавалось на-гора центральными телеканалами в каждую годовщину октябрьской бойни. Самое распространенное определение тех лет: «мятеж, подавленный сторонниками демократии».
Потом это клише стало тускнеть и постепенно где-то затерялось; то ли потому, что «сторонники демократии» начали массово перекрашиваться в «красно-коричневых», то ли потому, что само упоминание о демократии в провластных кругах стало считаться моветоном. Действительно, с чего бы это?
Несколько лет государство молчало, словно воды в рот набрав. Потом стали раздаваться отдельные голоса, вроде: «Не все так просто», «Конфликт ветвей власти», «У каждого своя правда» и пр. Короче говоря: «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».
На этом уровне официальная оценка того страшного перелома, который произошел в стране в сентябре-октябре 1993 года, пребывает до сих пор.
И это не удивительно, ведь не только нынешняя российская власть, но и все общество, со свойственными современной России чудовищным социальным расслоением, пренебрежением к закону, засильем силовиков и бесправием личности, выросло на пожарище Верховного Совета.
Вся эта социальная конструкция, крайне неустойчивая и заведомо неспособная ни к какой модернизации, как гиря тянет нас на дно Океана истории. В Марианскую впадину.
Власть барахтается, пытаясь отмобилизовать рыхлый социум страшилками внутренних и внешних врагов, но как говаривал Лев Николаевич Толстой: «Он пугает, а мне не страшно». Может быть потому, что страшилки слишком ходульные, но скорее проблема в том, что многие из нас интуитивно боятся собственного государства больше, чем внешнего агрессора. И не безосновательно: ведь если можно было расстрелять из танков законный парламент, то что помешает, как шутят в интернете, в случае чего «разбомбить Воронеж»? Слезинка ребенка? Ага, верю, верю…
Не хочется повторять банальности, но приходится: мы строим государство на зыбучем песке фальсификации, лжи и умолчания. И уже сейчас, всего через 21 год, видны зияющие прорехи, которые эта двусмысленность пробивает в общественной нравственности. Но в том-то и коварство истории, что со временем эти бреши будут только расширяться.
Ведь не случайно с высоких трибун поминутно вызывают духов прошлого, апеллируя к исторической преемственности. Правильно, патриотизм немыслим без «любви к отеческим гробам».
Но 1993-й разрывает единое историческое полотно, причем не в меньшей степени, чем 1917-й.
Торжественно захоронив останки царской семьи, новое российское государство совершило исторический жест примирения с прошлым. Удалось добиться этого примирения или нет — другой вопрос, но попытка была предпринята.
Расстрел Верховного Совета отсекает не только преемственность, о чем многие говорят. Но, и это сейчас важнее, дезавуирует саму идею Права, правового государство, на которой базируется вся современная цивилизация.
Не будет расследования, не будет никаких общественных слушаний, не будет ничего, кроме незаживающей раны.
Но слишком много с тех пор утекло воды, слишком много совершено других преступлений — больших и малых — и уже появились новые поводы для возможного национального самоистребление.
Но точки над «i» должны быть расставлены: в сентябре-октябре 1993 года был совершен государственный антиконституционный переворот, на несколько десятилетий перечеркнувший надежды нашего народа на построение справедливого, гармоничного и правового государства.
И те российские патриоты, что попытались своими телами остановить кремлевских путчистов, как никто другой, заслуживают правды и памяти.
Вот после этого можно будет начать серьезный разговор на темы общенационального примирения и согласия. Расколов в обществе и без того хватает. Но с чего-то надо начинать.
А пока эти герои остаются прокляты и забыты, такое же проклятье будет тяготеть и над предавшим их память российским обществом.
Снимок в открытие статьи: 1993 год/Фото Игорь Зотинь / ТАСС.