Сцена у аэропорта в Мариуполе, где расположились украинские внутренние войска, спешно сбежавшие из города после трагедии на 9 мая, а также специальные батальоны, сформированные на деньги днепропетровского олигарх-губернатора Игоря Коломойского. Самолеты кого-то увозят и привозят. Разговариваем снаружи с вооруженными людьми. Быстро к входу в здание подъезжает легковушка, изнутри машин клацают затворы «калашей». Машину окружают, всех ставят к стене. Неужто тот самый «штурм» со стороны ополчения города, которого здесь ждут? Здравый смысл говорит: какой идиот будет штурмовать сотни укрепленных военных — в расстрелянном Мариуполе-то вооруженного ополчения почти и не было. Выясняется, что это «свои» – «за Украину».
— Ну что делать. У нас ускоренный курс подготовки. Две недели. Парни – патриоты. Но они еще с оружием не умеют обращаться, — сетует командир батальона «Донбасс» Семен Семененко.
Привычно оценивать стороны гражданской войны в Украине в шаблоне – «проукранские» и «пророссийские» силы. В этом есть указание на действительный большой геополитический процесс – столкновение больших держав на этой территории, разрывающее страну. Но должна быть и механика этой войны – внутренние «шестерни». Боевой материал этой войны – не собственные армии и даже не иностранные спецслужбы, а вооруженные ополчения с обеих сторон, нервные, тем или иным образом убежденные и стреляющие без сомнений.
Частные армии
Гражданская война в Украине по механизму – продолжение киевского майдана на другие регионы. Именно майдан, в виду того, что был признан западом и мировым общественным мнением определил «правила войны»: захват зданий, коммуникаций и оружия, маскировка вооруженного насилия мирным собранием граждан, дискредитация и вытеснение за скобки государственные силовые структуры – милицию и армию. Все это копируется сейчас всеми сторонами конфликта.
Сейчас стало почти явным то, что ключевой ресурсный вклад во внутренний механизм бойни сделала олигархическая война: противостояний большинства «старых» олигархов и «новых» — «семьи» Виктора Януковича. Конфликт был неизбежен, мы видели борьбу с олигархами и на российском материале, но Янукович, лишенный как политического кругозора, так и мощной политической традиции, как выяснилось, создавал не государство, а собственную номенклатурную олигархию, которая не смогла стать доминирующей. В том числе и потому что по методу создания эта новая олигархия была коррупционной, то есть разрушающей государство. Она накапливала деньги на контроле за коррупционными поборами, а не усиливала силовые механизмы государства (милицию, армию, прокуратуру, спецслужбы), они только продолжали деградировать. Грубо говоря, отливала золотые батоны, а не пушки.
Все олигархи были недовольны, но некоторые, как явно вражеские, спонсировавшие прошлый майдан и оранжевые правительства оказались под угрозой прямого уничтожения. В первую очередь – это днепропетровский клан Игоря Коломойского, хотя и лояльный вроде бы клан Дмитрия Фирташа, тоже, видимо, поддержал оппозицию и майдан. А уж участие Коломойского в майдане вообще полностью и публично открыто: именно он заключил политический союз с «Правым сектором», именно он создает и финансирует специальные батальоны, именно он назначает своих людей на ключевые позиции в соседних областях, например, в Одессе.
Жестокая трагедия в Одессе, расстрел «пророссийских» активистов из здания харьковской «Просвиты», убийство «проукраинского» активиста в драке в Донецке 13 марта – закономерные, а не случайнее эпизоды войны. Ключевая разница между преимущественно русскоговорящими регионами Украины не в том, что где-то любят или не любят Россию, а в том, кто именно контролирует реальный ресурс власти: уличный и силовой. В Харькове местные элиты демобилизовали свои боевые группы – прежде всего «Оплот»: часть вооруженных активистов послушались заказчиков из местных элит – местных мэра и губернатора — и разоружились, а десятки – в тюрьме. Силовую часть сопротивления в Одессе распустил и освобожденный из тюрьмы «пророссийский» депутат Игорь Марков в Одессе. Поэтому в этих городах майдановские силы убивают местное ополчение, а не наоборот. Одесская трагедия была усилена поддержкой реальных боевых групп, в том числе и тех, которые заняты в вооруженных батальонах, только наличие оружие маскировалось. Собственно в спецбатальоне «Донбасс» рассказывали, что одна из их функций «охрана порядка» на демонстрациях, то есть участие в уличных столкновениях.
В Донецкой и Луганской области местные элиты, как минимум, не препятствовали тому, что беглая «семья» Януковича на первом этапе поддержала сопротивление «официальным» Киеву и Днепропетровску, без этого организационного ресурса, здесь было бы тоже, что в Харькове и Одессе. Народ без организационного ресурса не смог бы сопротивляться организованным группам – он был бы просто глухо недоволен.
Ничьи армии
Но дальше произошло неожиданное. Появилась неожиданная сила никак не подотчетная элитам.
Спусковым крючком стал Крым. Без российского вмешательства даже здесь все было бы так же, как в Харькове, несмотря на преобладание русского населения. Мы это видели по столкновениям русского и крымскотатарского митинга в Симферополе накануне появления «вежливых людей»: еще немного поддержки из Киева и Днепропетровска, чуть-чуть боевых майдановцев, и «пророссийская» позиция была бы просто сметена со стрельбой и пожарами, а российский флот все равно бы вмешался бы — хотел бы он этого или нет.
Но появление регулярных сил российской армии изменил правила игры, сформированные после майдана, не только дипломатическую, но и военную конвенцию. По неписаным правилам вмешательство внешних сил и армий должно было быть опосредованным, через уличные группировки, чья вооруженность маскировалась. Но против реальной хорошо подготовленной армии ополчения нечего сделать не могли, а деморализованная кризисом власти, распадом государства и невозможностью воевать со «своими же» — русскими, украинская армия на полуострове была разоружена.
Крымский сценарий мобилизовал новые «ничейные» силы, прежде всего, в Донецкой и Луганской областях, то есть там, где уже была организационная «затравка» сопротивления. Сначала неожиданно для всех, в том числе для донецких элит, появился самородок Павел Губарев и его ополчение, потом готовые на все отряды в Славянске. Появился и понятный всем лозунг — «Россия».
Ядром главного очага вооруженного сопротивления киевской власти стал Славянск. Это та часть истории, которая вообще никем не просчитывалась и до сих пор плохо понимается. Именно поэтому первым подозрением Киева было то, что это те же «вежливые люди», что и в Крыму, то есть специальные части ГРУ. Некоторые в этом убеждении пребывают до сих пор. Ошибка понятна: с точки зрения тактического анализа ничто ни из ничего не появляется. Но правда состоит в том, что появляется.
Вот как это описывают и сами ополченцы:
— Это же чудо Господне. Вы только подумайте, я сам из Харькова, но какая-то сила меня несколько лет назад привела сюда, в Славянск, как будто специально для того, чтобы стоять за Отечество, как будто было предопределено, что именно здесь будет все решаться, — говорил на 9 мая один из них с повязкой на голове, как у ваххабитов, только не арабской вязью, с православной молитвой.
Я успел поговорить с несколькими ополченцами из группы Вячеслава Пономарева, все они истовые православные. Сам Пономарев говорит, что среди них есть даже и монахи. Ополченец по прозвищу Тор, жаловался, что жарко, пора стричься, но ему не хочется — Бог ведь не велел, и вообще после стрижки что-то со здоровьем не то начинается.
Группа, по рассказу Пономарева, начала формироваться сразу после победы майдана в Киеве, потом из столицы вернулись милиционеры с горечью и отчаянием от того, что из безоружных там избивали и жгли. Первое оружие группа получила практически без сопротивления: здания милиции и СБУ были открыты своими же — земляками.
После появление славянского «православного воинства» сюда начали стекаться и другие бойцы — прежде всего ополчение из Крыма. Эту часть вооруженных людей возглавляет Игорь Стрелков (Гиркин). Они говорят существенно меньше, идейная природа этого очага, видимо, пестрая, но многие из националистических и правых русских движений — казаки, националисты и пр., есть, видимо, и просто солдаты удачи, есть перебежчики из украинской армии. Российского организованного (в смысле — государственного) следа я не заметил, но, может быть, где он должен быть, странно, если бы не было. Показательный пример — российский представитель группы ОБСЕ, кадровый дипломат, не знал, куда позвонить, когда ему угрожали оружием на блокпосту.
Несмотря на православие как ключевую идею, эта армия, естественно, — не ангелы. «На войне как на войне» и «а то поедет на подвал» — ключевые присказки Пономарева. У них есть пленные, в том числе из числа журналистов и залетных зевак, они готовы их менять и, возможно, отпускать за выкуп.
Разенщина, пугачевщина… Романтики будут это описывать как в «Капитанской дочке», видя мужицкую прямоту, смелость, острый, полный присказками язык. Другие в жанре «Истории пугачевского бунта», видя кровь, грязь, фанатизм, самозванщину. «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе».
К политическому крылу Донецкой народной республики здесь отношение явно скептическое:
— А что политики, пусть идут, куда подальше со своей политикой, мы — солдаты, — говорил мне ополченец по прозванию Ромашка, погибший в Славянске от пули снайпера.
— Да я их видел. Никчемные люди, порядка у себя навести не могут. Да и понятно почему — половина из них агенты и информаторы Ахметова и Таруты. Ну, ничего, надо будет, приедем к ним, разберемся, — говорил Пономарев.
Вооруженное ополчение уже потеряло минимум семь убитыми и десять ранеными. В числе гражданских — как невооруженного ополчения, таки просто горожан — потери существенно больше. Но народ за них — это особенно видно было 9 мая, когда все, включая девушек и малолетних детей, фотографировались и обнимались с ополченцами.
С кем народ?
Вопрос ключевой. Помните рефрен «Дней Турбиных» из той еще гражданской войны «народ не с нами, народ против нас»? Это и буквально видно по тактике боевых действий – армия, окруженная мирными гражданами, вынуждена либо сдавать оружие, либо стрелять в народ, что сразу увеличивает поддержку боевых групп.
Обычно, в мирное время для изучения общественного мнения используются массовые формальные опросы. Но сейчас это не работает. Население даже в Крыму, возможно, не в подавляющем большинстве бы ответило на вопрос о том, хотят ли они присоединиться к России, пока такой умозрительный сценарий не стал реальной возможностью. Это как вопрос «Хотите ли вы возвращения в СССР», многие хотят даже сейчас, но большинству понятно, что это невозможно. Социологи спрашивают и об отношении к «Правому сектору». Тут мнения могут быть разные, работает телеагитация и информационная война, реальной информации недостаточно. Но если к вам в поселок приходит батальон «Днепр» и стреляет в твоих земляков, как случилось в Красноармейске, то общественное мнение оказывается пустышкой, возникает не мнение, а знание. Вот они – «фашисты и правосеки», вот они застрелили соседа.
Еще до трагедии в Одессе много моих знакомых и родственников в Донецке не собирались идти на референдум, несмотря даже на хорошее отношение к России и нелюбовь к майдану. Дело в том, что всегда в мирное время большая часть народа живет не в пространстве высоких и предельных ценностей («покусились на святое», «наших убивают»), а обычной бытовой жизни (семья, работа) и в виртуальности (телевизор, интернет). А для обычной жизни нужен мир, а виртуальное пространство сочетается с выборами, а не с войной.
Даже вопрос о языке должен был быть специально обострен, чтобы начал работать как фактор предельного противостояния. Предприниматель из Луганска рассказывал:
— Ну что русский язык. Да это важно, но как? По моему опыту жизни в Америке, эмигрантам важно, чтобы дети говорили по-русски, а уже внуки говорят на языке страны пребывания. Иными словами, естественным образом проблема русского языка бы просто постепенно пропала. Людям реально важен семейный доход, порядок, отсутствие хамства и коррупции.
Поэтому обычные граждане в массе до последнего времени критически относились к ополченцам и политическим спикерам Донецкой народной республики — они использовали те же методы, что майдан, только грубее. Некоторые даже подозревали, что это киевские провокаторы воду мутят и мешают жить.
А у малого бизнеса, среднего класса и у «креативщиков» лидеров протеста на Донбассе бывает вообще «такая личная неприязнь, что кушать не могут». Денис Пушилин еще может как-то сдерживать свою риторику, но остальные происходят из довольно маргинальных общественных групп, представления о мире у них самые причудливые, в основном, разные вариации теорий заговоров против русского мира, антизападничество, и обсуждают они это откровенно. А самый массовый процесс на наших территориях за последние четверть века был в том, что народ осваивал западные манеры — от акций до аппликаций. Когда я добирался в Донецк из Днепропетровска, в поезде ехала на работу группка молодых людей, они, конечно, побаивались войны, но обсуждали в основном новые модели мобильников.
В Мариуполе 10 мая я видел спор у сгоревшего горисполкома, когда женщины ругали ополченцев, что они не стали защищать город от мародеров. Один из них оправдывался так:
— Мне важнее, что люди погибли, много людей. Мне важно, чтобы этого не повторилось. А что магазины и офисы, бизнесмены должны быть застрахованы, а банки пусть платят из тех процентов, что на нас заработали.
После Мариуполя и Одессы для многих бытовая и виртуальная жизнь стала менее важной, чем предельные ценности. Настолько, что референдум о «государственной самостоятельности» в Донецкой области прошел при огромном энтузиазме, несмотря на то, что приглашения принесли только накануне, а места для голосования уточнялись до самого конца. И тут дело не в абстрактном политическом вопросе о государственном устройстве, это был референдум о недоверии киевской власти и против насилия. И каждая жертва среди мирного населения от рук будет увеличивать количество тех, кто за отделение Украины или за смену власти.
В Харьковской, Одесской и других областях этот эффект снижен военно-организационным превосходством сторонников майдана, а смена настроении замедленна отключением массовых каналов альтернативной информации (российского ТВ прежде всего). Но при минимальном изменении силового и организационного ресурса, Харьков и Одесса полыхнут не слабее Донецка.
Гражданская война
Украинское государство практически не существует в смысле ключевого критерия — монополии на насилие. Процесс его распада был инициирован на майдане, прежде всего физической и агитационной атакой на милицию и силовые структуры. В логике идеологов национальной революции это желаемый результат: монополия на насилие разрушена, а обновление проходит через крутую ломку всего строя жизни. Ошиблись только те, кто полагал, что достаточно свергнуть Януковича и поставить «честную власть», чтобы победить коррупцию и войти в Европу. Этого ничего не будет.
Сохранения государства требовало бы несколько более сложной логики, чем эти наивные представления. Следовало бы как минимум различать в своей борьбе «правящую группу» и власть как таковую, преступников на полицейских постах и милицию вообще и т.д. Но это требовало такого уровня политической культуры и государственного развития, которого на Украине не оказалось.
Временные власти продолжают разрушать собственный силовой ресурс и собственную власть. Создание Нацгвардии из ополчений майдана и смешение их с профессиональными силовиками, оскорбили армию и милицию, а откровенное признание о том, что коррумпированная милиция должна быть полностью заменена, лишала остатков лояльности и мотивации. Даже опыт самых радикальных революций показывает, что «военспецы» все равно понадобятся, а врагов из людей, владеющих оружием делать недальновидно. Но чужой опыт никого не учит.
Механизм разрушения нынешним правительством своего государства виден по типу приказов, которые они отдают военным. Так спецподразделениям в Изюме приказывали ехать к определенному блокпосту в Славянске и его уничтожить. Есть ли там вооруженные люди, зачем расстреливать укрепления и отходить – неясно. Чаще всего военные попадают в засады, их расположение и планы почти всегда оказываются известными ополчению. Военных встречают невооруженные люди, которые первыми попадают под огонь, но потом подходят боевики и уже расстреливают военных.
Одной из ключевых историй, показавшей силовикам, что приказы исполнять себе дороже, история с разоружением 25-ой дивизии ВДВ: их отправили воевать с террористами, а оказались они в окружении мирных граждан. Еще больше власти разрушили собственный ресурс тем, что на новомосковских десантников еще и повесили всю вину. Получается, что бы ни делали военные, их предадут. Оскорбленные и обвиненные силовики пополняют ополчения повстанцев.
В Мариуполе 9 мая уничтожение государства властями и получастными армиями было показано наиболее явно и жестоко: было расстреляно отделение городской милиции. Причем расстреливали внутренние войска и спецбатальоны, а защищали жители города. Результат был жестокий: множество погибших и раненых, город погрузился в хаос и мародерство, а армии и спецбатальонам пришлось срочно бежать.
Таким образом, власть в стране принадлежит не временному правительству, а командирам различных вооруженных групп. Это и есть гражданская война.
Виталий Лейбин